3

Кики пропал

Я придумал, чем себя занять. У меня много газет и есть забытый психологами карандаш. Я затачиваю карандаш о спинку кровати и пишу мелкими-мелкими буквами на полях газет свою историю, потом отрываю поля, скатываю в мелкие трубки и прячу в тайник в подошве ботинок. Порою я думаю, что, если вдруг кто-нибудь когда-нибудь найдёт мой рассказ и опубликует, он вполне может его озаглавить «Рукопись, найденная в ботинках».

Я рассказываю всё это для того, чтобы убить время, которого у меня в избытке, я рассказываю это в расчёте на то, что мои газетные трубочки хоть кто-то найдёт. Тогда он будет знать, как всё получилось. И тогда у него будет шанс. А ещё я хочу, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что я не псих, не сумасшедший и не лгун. Чтобы хоть кто-нибудь узнал правду.

Сразу хочу предупредить, что рассказ мой будет сбивчивым. Может даже показаться, что я перескакиваю с одного события на другое, из прошлого в настоящее и так далее. Это так. Вы, наверное, это уже заметили. Просто я не знаю, как рассказать всё по-другому. Я сижу в своей камере и описываю то, что происходит со мной сейчас, в этот конкретный день. А потом я начинаю вспоминать, что случилось тогда, месяц с небольшим назад. Вот поэтому такой разнобой и получается. Порой я вставляю для ясности несколько мыслей, которые, как мне кажется, поясняют происходившее. А иногда и не вставляю.

Это была абсолютно чёрная собака. Чёрная, как смола, которой покрывают дороги. Собака стояла возле изгороди и чесала бок. Затем она остановилась и посмотрела в мою сторону.

Холод.

Я закрыл глаза. А когда открыл, чёрной собаки уже не было.

Показалось, подумал я. Я снова закрыл глаза и снова уснул. Солнце светило через закрытые веки, и сон мой был крепок и безмятежен. Что может быть лучше полуденного сна в старом, чуть поскрипывающем кресле-качалке?

– Бакс!

Я повернул голову. Бакс насторожил уши и поглядел на меня.

– Бакс!

Я зеваю и потягиваюсь, хрустя суставами.

– Бакс, зараза такая!

Бакс смотрит на меня. Я киваю.

Бакс вскакивает на ноги.

– Сэм!

Это она меня зовёт. Ли. На самом деле её зовут, конечно, не Ли, а Елизавета, но кто, скажите, будет называть так двенадцатилетнюю девчонку? Правильно, никто. И все зовут её Лиза. А я ещё короче – Ли. Потому что Лиза – слишком глупо и мне не нравится, похоже на «лизать».

– Бакс! – кричит она. – Сэм! Идите сюда!

– Ли! – отвечаю я и спешу через кусты на голос.

Кстати, я тоже не Сэм. Это мое прозвище. Так меня все называют. Мое настоящее имя Семён. Сеня. Но Семён длинно и старомодно. Раньше меня звали Сеном, но это вообще не то. В итоге я получился Сэм. Так и коротко, и мне нравится. В том месяце у меня был день рождения, и Ли подарила мне серебряный доллар с дырочкой. Я спросил, при чём тут доллар. Ли же сказала, что $ – на самом деле это объединённые латинские буквы U и S, что означает одновременно и United States, то есть Соединённые Штаты Америки, и Uncle Sam, то есть Дядя Сэм. Мне такой умный подарок очень понравился, я прицепил доллар на цепочку и так теперь с ним и хожу. И каждому понимающему человеку сразу видно, что я – Сэм.

Сэм и Бакс.

Как появилось имя Бакс, я не очень-то и помню. Кажется, кто-то назвал его Собакой Баскервилей, сокращённо Баск. Но Баск не очень удобно звучит, так что постепенно он переименовался в Бакса. Ему, кстати, Ли тоже подарила доллар. Тут уж понятно почему – Бакс. Бакс, он доллар и есть.

– Бакс! – зовёт Ли. – Сэм!

Я киваю ещё раз. Бакс срывается и пролетает через кусты. Я следую через кусты за ним.

Бакс уже несётся к Ли. Он её уже видит, но остановиться не успевает. Это он специально. Спотыкается и летит вверх пузом, дрыгая в воздухе ногами. Шлёпается на спину. Это он специально, я-то его знаю. Ли очень нравится, когда он так вот переворачивается и шлёпается. Она думает, что Бакс неуклюжий, жалеет его.

– Какой он у тебя сундук, Сэм! – смеётся она. – Как ты совсем!

Я смущённо улыбаюсь.

Ли хватает Бакса за уши, он злобно рычит.

Ли смеётся.

– Я ловчее тебя! Ты, увалень!

Сама Ли ходит на гимнастику, и поэтому она очень ловкая.

Но Бакс всё равно ловчее. Он ведь собака. А любая собака в десять раз ловчее самого ловкого человека. Вот, например, Ли очень любит неожиданно щёлкать Бакса по носу. Не знаю, чего уж интересного в том, чтобы щёлкать пальцем по мокрому собачьему носу, но многим людям это нравится. Ли тоже. За те доли секунды, что её рука тянется к его морде, он может отпрыгнуть по крайней мере пять раз, но, чтобы сделать ей приятное, он сдерживает рефлексы и дожидается, когда её палец коснётся кончика его носа. Я-то его, хитрюгу, знаю.

– Попался! – радостно крикнет тогда Ли, а я сделаю вид, что жутко расстроен неловкостью своего пса.

Затем она назовёт его ещё раз сундуком и угостит собачьим печеньем. Я сделаю пальцами запрещающий знак и возьму печенье сам.

– Ты чего? – удивится Ли. – Ешь собачье печенье?

– Ага. Оно вкусное. Вот попробуй!

Ли тоже берёт круглый сухарик прямо из-под носа жалобно скулящего Бакса. Пробует.

– И в самом деле вкусное. Только несолёное.

– Собакам солёное и сладкое нельзя, – объясняю я. – А сухарики вкусные, мы раньше всегда их ели. Поешь, водичкой запьёшь, и всё в порядке.

– А чего Бакс их не кушает? – спрашивает Ли.

Бакс скулит громче. Я разрешительно подмигиваю ему. Он зарывается мордой в сухари и аппетитно хрустит.

– Хороший. – Ли снова щёлкает его по носу.

Бакс не обращает внимания, не уворачивается. Пусть Ли думает, что это она у нас тут самая быстрая.

– У нас тоже раньше собака была. – Ли треплет Бакса по голове.

Ей можно. Из остальных никто не решается, разве что Ма. Да и то с опаской.

– Собака была у нас. – Ли гладит Бакса по спине. – Породы лабрадор. Только её потом машиной сшибло. А ты, Бакс, злодей! Кто в гостиной на диване валялся? Селёдка снова ругаться будет – ты ей на диван шерсти напустил, а ей убирать. А это, между прочим, исторический диван, на нём однажды сам Гагарин сидел!

Я киваю головой и стучу кулаком Баксу по голове. Я-то прекрасно сознаю, что диван – вещь историческая, только вот Баксу на это глубоко наплевать. Ему что Гагарин на диване сидел, что Маленький Мук – всё едино. Он знает, что на диване очень удобно валяться. Вот он и валяется. Я сижу в кресле, смотрю телевизор, а Бакс лежит на диване и тоже смотрит. Во всяком случае, делает вид, что смотрит.

А Селёдка – это наша домработница. Её зовут Изольда, но на Изольду она совершенно не похожа. Похожа на селёдку. Так и зовём.

– Селёдка его пылесосом! – смеётся Ли. – Всю пыль из него вычешет!

Бакс боится пылесоса. Это ужасно смешно. Почти шестидесятикилограммовая зверюга, способная перекусить дюралевую трубку толщиной в большой палец, при первых же пылесосных звуках прячется под кресло или в какую другую щель и не появляется, пока уборка не будет окончена. Как щенок. Селёдка этим пользуется и Бакса моего всячески ущемляет. По дому гоняет.

Впрочем, Бакс ей мстит. Несёт, бывало, Селёдка чай на веранду, а Бакс спрячется в кустах, а когда Селёдка проходит мимо – как выскочит! И морду ещё такую зверскую сделает, что кто угодно испугается, не только Селёдка. Селёдка взвизгнет, поднос у неё на траву упадёт, а Баксу только того и надо – быстренько все пирожные и сахар проглотит – и в сад, под деревом дрыхнуть. А Селёдка назад в дом идёт – за новыми пирожными. А обратно уже с пылесосом – чтобы Бакса отпугивать. Такая у них война.

А вообще-то мой Бакс – добрейшее существо. Недавно Ли притащила из школы белую крысу, так этот дурень её взял, да и тяпнул, думал, игрушечная. Крыса, конечно, всмятку, Ли в слёзы. А Бакс как понял, что натворил – так чуть не рехнулся. Заскулил и под дом забился, еле я его оттуда выманил. Он потом неделю переживал – ничего не ел, а это для него пытка настоящая.

– Помнишь Селёдку? – спрашивает Ли. – Тётю Изольду? Пылесос помнишь?

При слове «пылесос» Бакс морщится и показывает зубы.

Ли покатывается от хохота.

– А ну, найди Селёдку! – говорит Ли.

Я одобрительно киваю.

– Давай, поищи её, – просит Ли.

Бакс поднимает морду вверх и втягивает воздух. Морда его начинает дрожать и дёргаться, я просто вижу, как сквозь его мозг проносятся сотни, тысячи запахов, окружающих нас со всех сторон и нами не слышимых и не ощущаемых.

Яблоки, яблочная кора, баранина с кухни, бензин из гаража, сигареты – это Ма втайне курит, пыль, в углу сада кроличье семейство, соседи топят углём, одеколон «Арктика» – это Па, кожа дивана… Ага, так и есть. Селёдка. Рубит в кухне салат…

Бакс уже собирается выпустить наполнившие его голову запахи обратно, в мир, но вдруг там, в мешанине сотен и тысяч оттенков, он ловит то, что заставляет его задержать выдох.

Запах. Неуловимый, практически неуловимый, одна частица на миллион.

Бакс поворачивает морду ко мне, и я вижу, как шерсть у него на загривке поднимается, а глаза выкатываются. Зрачки расширены.

Такого Бакса я видел всего один раз.

…Мухи. Огромные чёрные мухи въедаются в ещё живое мясо…

Собака напрягается, готовая сорваться с места, я с трудом удерживаю её за поводок.

– Что это? – спрашивает Ли. – Что с ним?

– Не знаю, – отвечаю я. – Что-то почувствовал.

– Что?

– Всякое может быть, – говорю я. – Может быть, котяра этот…

Бакс смотрит в сторону сада и дрожит, я чувствую, как ходят под шкурой его мышцы.

Он рычит.

– Скажи. – Ли треплет меня за рукав. – Скажи, а то я буду всякую ерунду выдумывать и только напугаюсь.

Я смотрю на Ли.

– Я никому не разболтаю, – уверяет она меня. – Честное слово, никому не разболтаю…

Бакс рычит, я с трудом удерживаю его.

Но тут налетает северный ветерок, и Бакс неожиданно успокаивается. Я отпускаю ошейник.

– Я видел чёрную собаку, – сообщаю я.

– И что? Вокруг полно чёрных собак. А там под забором есть хороший подкоп, Бакс вырыл. Слушай, а может, он на собаку и рычал?

– Ты не поняла, – я усаживаю Бакса на землю. – Это не простая собака.

– Бешеная? – испуганно оглянулась Ли.

– Не бешеная… Это… другая собака… Таких собак видят перед тем, как случится что-либо нехорошее. Это как дурная примета…

– Всё-всё-всё, – замахала руками Ли. – Дальше не рассказывай! Я не люблю всякие страшилки…

Я пожал плечами.

– Это не значит, что обязательно что-то плохое случится, – сказал я. – Но когда видишь чёрную собаку – это знак. На это нельзя не обращать внимания…

– А ты откуда знаешь, что это знак? – спросила Ли.

– У нас в приюте истопник был, его Сухим звали, – ответил я. – Он всё про разные знаки знал. Всех нас учил. У него поперёк тела шрамы в несколько рядов шли…

– Откуда?

– Он говорил, что оборотень.

– Оборотней не бывает, – сказала Ли.

Я промолчал.

– Ну, хорошо, будем считать, что наш Бакс почуял оборотня, – захихикала Ли. – У меня есть серебряные серёжки, можем их переделать в пули.

– Отличная идея, – сказал я. – Но только не сейчас, сейчас слишком жарко, чтобы плавить серебряные пули.

– А что делать тогда будем? – спрашивает Ли. – В догонялки не будем играть, надоело. В прятки тоже. Может, погуляем? До озера и обратно?

Я не против погулять. Бакс же при слове «гулять» начинает приплясывать.

– Вот и отлично, – говорит Ли.

И она попыталась снова щёлкнуть Бакса по носу, но в этот раз он решил уклониться.

После чего мы направились к воротам. Ли шагала впереди, я тащился сзади, Бакс, как самая настоящая телохранительская собака, брёл за мной – прикрывал спину.

Возле ворот нас догнал на машине Па. Он затормозил и опустил стекло.

– Гулять идёте? – спросил Па.

– Ага, – ответила Ли. – К озеру спустимся. Лимонаду купим.

– Понятно… – Па почесал подбородок. – Вы там повнимательнее смотрите.

– А что?

– Кики пропал, – сказал Па. – Вчера с утра куда-то ушёл, и всё, больше нет. Мать расстроена. Плачет.

– Может, погулять пошёл, – предположила Ли.

– Он раньше никогда на ночь не задерживался.

– А может, он на чердак залез? – ещё предположила Ли.

– Чердак я прошлым летом забил, забыли, что ли?

– Он всё-таки кот… – сказала Ли.

Па покачал головой, открыл ворота и поехал в город.

– Кики пропал, – задумчиво произнесла Ли.

Бакс гавкнул, выражая сдержанную радость.

– Может, ещё отыщется, – предположил я.

Так и началась вся эта история.

4

Ненавижу кошек

Это был мой первый настоящий дом. До этого я жил в основном по приютам, а один раз в интернате для детишек, больных туберкулёзом. В туберкулёзном интернате жилось лучше всего, он располагался в кедровнике, и там хорошо кормили. А год назад запустили федеральную опекунскую программу. Типа, пусть каждая обеспеченная семья, ну те, кто хочет, конечно, возьмёт на попечение по ребёнку из детских домов, а кто может, пусть возьмёт двух.

Многие богатенькие Буратино откликнулись на призыв правительства и взяли себе сироток. Мне тоже повезло. Я попал в дом к Ли.

Ли была единственным ребёнком. Па и Ма хотели ещё детей, но у них чего-то там не получилось. И они решили помочь мне.

Меня приняли очень хорошо. Взрослые выделили мне комнату на втором этаже и разрешили называть себя Ма и Па. Ли подарила мне компьютер, правда, я не умел им пользоваться.

Бакса все они тоже признали, он был добрым псом и умел расположить к себе людей…

Бакс.

Иногда я завидую ему, он сейчас мёртв. Мёртв, мёртв, могу поспорить. Я слышал, как хрустнул позвоночник, после такого хруста не выживают. Мне жаль его. И ещё мне стыдно. Это ведь я подставил его, я. А по-другому было нельзя, по-другому я бы не справился. И выбора у меня не было – или Бакс, или Ли. На самом деле выбора не было. Но я думаю, Бакс на меня не обижается. Он смотрит на меня со своих богатых дичью лугов и не обижается. Он выполнил свой долг, оправдал своё предназначение и существование, иначе он поступить просто не мог. Как всякий настоящий воин, он встал на защиту своей семьи и погиб в бою. Слава тебе, мой друг, мне тебя не хватает.

Забавно, сегодня прочитал в газете интервью Селёдки. Я вообще-то думал, что мне газеты нельзя читать, чтобы психика у меня дальше не расшатывалась. Но, видимо, по указанию Белобрысого газеты мне приносят. Он хочет изучить мою реакцию.

Так вот газета. Селёдка там на целую страницу разразилась рассказом о том, как она спасла Ли, «этого несчастного ребёнка», от «кровожадного чудовища и его зверя», то есть от меня с Баксом. Как она героически выскочила из дома, как, орудуя граблями, отогнала меня от тела и грудью защитила Ли. Как вызвала милицию… Ну, и так далее. Кажется, ей собираются вручить медаль за личное мужество.

Хотя на самом деле всё было не так. Едва Селёдка выкатилась на полянку, как сразу же завопила, словно сирена на озёрном буксире. И вопила, наверное, целую минуту и только потом уже героически спряталась в будке для садовых инструментов. Я, когда убегал, её слышал.

Ладно с ней, с Селёдкой. На неё я не в обиде. Сейчас в меня только ленивый не плюёт. Вчера по телевизору была передача, в основу которой лёг этот самый «Пригородный инцидент». То есть моя с Баксом история. Кажется, каша заваривается серьёзная. По всей стране заваривается. За последних две недели активные группы граждан бессудно расправились с двенадцатью собаками породы Бакса, тремя немецкими овчарками и семью доберманами. Под горячую руку попал даже один чёрный русский терьер, зверушка уж вполне безобидная. Хозяева боятся своих собак. Некоторые просто выгоняют их на улицы. Где их успешно отстреливает милиция. Через парламент собираются провести закон, запрещающий домашнее содержание служебных собак, собак бойцовых пород и собак, чей рост превышает сорок сантиметров.

Так же серьёзно обсуждается вопрос о возможном прекращении действия федеральной программы опекунства. В разных областях уже возвращены в свои детские дома около сотни воспитанников. И вообще количество усыновлённых и взятых под опеку детей по всей стране стало стремительно снижаться.

А виноват во всём я.

Я поднимаюсь с кровати. Мне не очень нравится здешний матрас, дома у меня был лучше. Мягкий, набитый вкусно пахнущей кокосовой стружкой. А у Бакса была большая плетёная корзинка, и он спал в ней, как кошка, это ему Ли подарила.

Я поднимаюсь с кровати и делаю три шага вперёд, затем три шага назад. Если сделать четыре шага – упрёшься носом в стекло двери, а это ни к чему. Потому что, когда я упираюсь в стекло, дежурный начинает нервничать. Он подходит к моей комнате и показывает мне шокер, пускает голубую искру.

Странно, я стал замечать, что дежурный мне начинает постепенно нравиться. Может быть, это оттого, что я почти никого не вижу, кроме этого дежурного.

– Будешь дёргаться, – говорит дежурный, – я тебя живо успокою.

Дежурного я понимаю. Работа у него нервная и опасная. Ведь охранять меня – опасное занятие. Вредное для здоровья.

– Сидишь? Так тебе и надо, – ворчит он. – Все вы такие. Сначала кошек душите, потом на людей переключаетесь…

Дежурный, оказывается, кошколюб.

Вы вот любите кошек? Если вы любите кошек, значит, я не из вашей компании. Я кошек не люблю. Я их просто ненавижу. Видимо, это наследственное.

Я не люблю кошек. Про то, что кошек не любил Бакс, нечего и говорить. И с кошки, в общем-то, всё это и началось.

Началось всё с Кики. С этой мерзкой блохастой твари, которую почему-то так любила Ма. Сначала я даже обрадовался, что он пропал. Этот жирный котяра нам всем давно уже надоел. В смысле нам с Баксом. Я бы даже отступился от своих принципов и придушил бы его потихонечку, но было жалко Ма. А придушить Кики стоило.

За относительно небольшой период нашего знакомства Кики успел внушить к себе ненависть. Кики обладал целым набором на редкость отвратительных качеств. Более противного существа я не встречал в своей жизни и думаю, что больше и не встречу. Кики был неприятен внешне, и его внутренний мир вполне соответствовал его облику.

Кики был огромен. Это был исполин среди котов, я думаю, он весил никак не меньше десяти килограммов. Причём это был не только чистый жир, но ещё и весьма злобные мускулы – Кики с лёгкостью сиамца взбирался в случае опасности на любой столб, что свидетельствовало о его хорошей физической подготовке. Такую значительную массу Кики приобрёл благодаря пристрастию к одному оригинальному блюду. С утра Ма готовила Кики еду – открывала две банки тунца, запускала их в блендер, добавляла туда пяток бананов и взбивала до получения однородной серой массы. После чего Ма вываливала всё это в небольшой тазик и звала Кики. Кики появлялся и сжирал бадью за минуту. После чего отправлялся спать на шкаф, чтобы мы с Баксом не могли его достать. Кстати, на этот шкаф тоже опирался сам Гагарин. Но Селёдка Кики не гоняла, видимо, она ощущала с ним тайную духовную близость.

Кики процветал. Мне всё время казалось, что Кики вот-вот должен окочуриться от ожирения сердца, но Кики жил на радость Ма и на скорбь нам с Баксом.

Кики был вреден. Это был настоящий монстр, разрушитель и враг всего живого. Кики с упорством Терминатора уничтожал в округе всякую мелкую живность. Мышей, кротов, воробьёв, ласточек, навозных жуков, летучих мышей, морских свинок, других кошек, попугаев, список его жертв можно было продолжать до бесконечности. Причём свою добычу Кики не поедал, а закапывал в дальнем углу сада. У него там образовалось целое маленькое кладбище.

Пытался Кики одержать триумф даже над собачьим племенем. Он брал, к примеру, украденную в детском саду морскую свинку, душил её и выкладывал на дорогу. Через минуту появлялся соседский абрикосовый пудель и принимался со свинкой играть. И тут откуда-нибудь из кустов вылетал Кики. Глупый пудель с визгом нёсся прочь, и только неповоротливость Кики спасала этого розового доходягу от позорной смерти. Представляю, с каким наслаждением поместил бы Кики трупик несчастного пуделька на своё кладбище!

Мы с Баксом пытались его отучить от этих манер, но неудачно. Нам удалось спасти лишь семейство кроликов, обитавших в углу сада, да и то случайно. Как-то мы с Баксом отправились посмотреть на кроликов и их детёнышей и застали там бесчинствующего Кики. Кики увлечённо, с омерзительным громким урчанием раскапывал кроличью нору и не заметил, как сзади подкрался Бакс. Почуял опасность Кики лишь в последний момент – он рванулся, и в зубах у Бакса остался лишь самый кончик его хвоста. Я хотел сделать из этого хвоста брелок наподобие заячьей лапки, но подумал, что это несколько огорчит Ма. С тех пор Кики к кроликам не лез.

Впрочем, вредил Кики не только маленьким и беззащитным, он вредил всем, кому в силах был навредить. Бывало, Кики прятался на яблоне, под которой любил отдыхать Бакс, Бакс приходил, ложился спать – и тут на него с мявом обрушивался Кики! Удовольствие, прямо скажем, для Бакса небольшое. Или ещё. Бакс не всегда всё сразу съедал из своей миски, оставлял. Коварный же Кики никогда не упускал случая в эту миску нагадить. Но больше всего пострадал от Кики Па.

Однажды Па шёл по коридору, а Кики брёл навстречу. Конечно же, Кики и не думал уступать Па дорогу. И совершенно заслуженно получил ногой под брюхо. С тех пор Кики затаил на Па обиду и вынашивал планы мести, ждал подходящего случая. И случай скоро представился. На сорокалетие сотрудники в фирме, где Па был начальником, скинулись и купили Па дорогие швейцарские часы. Па их очень любил. Как-то раз он пришёл с работы и совершенно случайно положил часы не в комод, как обычно, а в хрустальную конфетницу. И вышел. В окно тут же проник Кики, он залез в конфетницу, помочился в неё, да ещё и нагадил прямо на часы Па.

Тогда Па хотел застрелить Кики из пистолета, но мать Кики отбила. И нам запретила Кики наказывать. С тех пор Кики совсем распустился и буянил уже совершенно безнаказанно.

А теперь он пропал.

Мне бы радоваться, но радоваться с чистым сердцем я не мог – Ма очень расстраивалась, а я не люблю, когда кто-то расстраивается. И я решил найти для неё Кики.

Я подозвал Бакса и сказал:

– Кошка. Кошка. Ищи.

Пёс прижал нос к земле и медленно двинулся наискосок сада.

Бакс очень быстро нашёл след Кики. Он посмотрел на меня, гавкнул и уверенно двинулся к забору. Видимо, здесь Кики взгромоздился на изгородь, чтобы выбраться на улицу.

На изгородь я влезать не стал. Мы добежали до прокопанного Баксом лаза и выбрались через него на улицу Розы.

Наша улица зовётся улицей Розы. Хотя я лично никогда тут ни одной розы не видел. Па говорит, что это название происходит ещё со времени революции 1917 года. Улицу назвали в честь Розы Люксембург[4], а потом фамилия Люксембург как-то отпала и улица стала называться улицей Розы…

Ладно, опять отвлёкся. Мы вышли на улицу Розы, Бакс быстро отыскал след пропавшего кошака и двинулся по нему.

Сначала Кики брёл вдоль дороги. Он пребывал в хорошем настроении – очень скоро мы обнаружили задавленную им лягушку. Видимо, Кики вышел немного погулять и размять свои кости перед серьёзным преступлением. Скоро он перебрался на другую сторону улицы, дошёл до перекрёстка, немножко подумал и направился вверх по холму.

Раньше на холме стояла водокачка, к водокачке вела липовая аллея. Но в войну водокачку разбомбили, а потом ничего уже и строить не стали. Аллея разрослась, и вся верхушка холма покрылась липами, получился лес, который все почему-то называли парком. На самом деле это уже был настоящий лес, правда, не очень густой. Лес, как шапка. Наверху лес, а под ним город, бухта, железная дорога, озеро. Лет двадцать назад собирались лес на холме вырубить и понастроить дач, но народ воспротивился и лес отстоял.

Кики зачем-то направился в лес.

Я сам не очень люблю этот лес. Кусок древней тоски в самом сердце цивилизации. Вросшие в землю валуны, красные кирпичные развалины, неприбранность какая-то. Но Кики пошёл именно сюда.

Сначала Кики уверенно направлялся в лесную чащу, чтобы задрать там дикого хомяка или какую-нибудь птицу малиновку. Я понял это по тому, как плотно шёл по следу Бакс. Но затем характер следов Кики, вероятно, изменился. Кики вдруг пошёл извилисто, стал шастать туда-сюда. От дерева к дереву. Сначала я думал, что Кики просто рехнулся. Но потом я догадался.

Кики здесь не просто шёл, Кики убегал. Запутывал следы.

Бакс остановился и зарычал. Мне это совершенно не понравилось. День перестал быть солнечным и беззаботным. И я перестал быть беззаботным, я похлопал Бакса по загривку, и мы двинулись дальше.

Мы обогнули остатки кирпичной стены и вышли в заросшую липовую аллею. В аллее Кики заметался ещё сильнее. Отчаянно заметался, даже мох кое-где лапами повыдирал.

Я шагал медленно, насторожённо. Странно, но Бакс, обычно такой весёлый и жизнерадостный, как-то сжался и тащился рядом, к тому же постоянно оглядываясь на меня.

Аллея заканчивалась трёхсотлетней липой. Там, возле этой толстой чёрной липы, Бакс остановился.

– Вперёд, – приказал я.

Но пёс не сдвинулся.

– Вперёд! – повторил я.

Бакс зарычал, и его шерсть встала дыбом.

Я оглянулся. Никого.

– Двигай… – сказал я уже не так уверенно.

Бакс пригнул морду к земле. Он рычал и не трогался с места.

Такое я видел уже во второй раз. Вернее, в третий.

Скорее всего, возле этой чёрной липы преследователь догнал Кики.

Первый раз Бакс вот так же остановился три года назад.

В наш город, ну, туда, где располагался мой очередной детский дом, приехал бродячий зверинец. Нас повели всем классом смотреть на животных, детишки, общаясь с животными, становятся добрее и лучше. Я обрадовался, но сказал, что пойду вместе с Баксом, ему тоже будет полезно посмотреть на животных. Наш воспитатель сразу же сказал, что это невозможно, при виде Бакса звери будут нервничать. Я целый день убеждал директора, что Бакс спокойный и ни с кем ругаться не будет. Нас пустили. С утра к крыльцу подогнали автобус, все ребята дружно погрузились, и мы отправились на экскурсию.

Передвижной зоопарк расположился на рыночной площади прямо напротив Дома культуры. Мы купили билетики с детской скидкой и двинулись вдоль клеток.

В первой клетке сидел волк. Я испугался, что волк, увидев Бакса, сразу кинется на решётку, но волк остался равнодушен. Бакс же тихонько заскулил и прижался к моим ногам. Одна девочка сказала, что волк совсем как собачка и совершенно не страшный, но я-то видел, что это не так – в глазах у волка жила ненависть, волк был опасен, волк ждал. И в случае чего волк ни за что не упустил бы своего шанса.

Дальше мы встретили дикого кабана, и он тоже был опасен. Оленя со спиленными рогами и северного оленя, который от тёплого климата весь полинял и был похож на неопрятную овчарку-переростка.

Хуже всех был крокодил. Он лежал в полуденной отключке, судя по запаху, обожравшись какой-то тухлятины.

Зебра. Зебра оказалась похожа на обычную полосатую лошадь.

После зебры были енотовидная собака и лев. Собака не стала на нас смотреть, а лев посмотрел. Это был совсем маленький и усталый лев, я представлял львов совсем другими. Потом я понял, почему лев такой – я заметил на полу клетки крошки, льва кормили хлебом, и поэтому он был такой худой. Одни глаза и грива. Глаза большие.

Там ещё были страус, водная змея анаконда в каком-то искусственном болотце, павиан, он мне не понравился. Зубр с зубрёнком. Мы шагали вдоль всех этих животных, и мне было их жалко.

А в самом конце ряда клеток Бакс вдруг остановился и зарычал. Как я его ни толкал и ни дёргал, Бакс не двигался, и мне пришлось хлестнуть его по спине поводком. Бакс неохотно поплёлся за мной.

Это была пантера. Она была больна. В боку у неё совсем не было шерсти, торчало наружу мясо, а по нему ползали жирные чёрные мухи. Пантера их даже не сгоняла. Может, она устала, а может, ей было уже всё равно.

Я не стал на это смотреть, а наш директор спросил, почему администрация не принимает никаких мер. Служитель сказал, что пантера никого к себе не подпускает, а дать ей снотворное нельзя – сердце может не выдержать. Вот так. Директор стал возмущаться и говорить, что будет жаловаться, что так обращаться с животными нельзя, что не пройдёт и двух дней, как их зверинец будет закрыт… Служитель молчал.

После этого мы сразу же уехали домой. Настроение у всех было плохое, и мы всю дорогу молчали. А вечером по местному радио передали, что пантера убежала.

Организовали облаву. Десять человек с ружьями и собаками зашли к нам в детский дом и сказали, что они собирают всех служебных собак и им нужен Бакс. Я сказал, что Бакс без меня не пойдёт, директор подумал и отпустил нас, выдал мне плащ и сапоги. Потом я понял, что для облавы им не требовались служебные собаки, им нужна была сила, они хотели послать кого-нибудь вперёд.

Облава рыскала по окрестностям нашего приюта. Впереди сеттер[5] и две борзые. Люди с ружьями бежали за ними, а мы с Баксом были пока сзади. Сеттер сделал стойку и повёл в овраг. Он повизгивал, дрожал и вообще психовал. Ещё бы, это не уток на болотах тиранить. Бакс смотрел на него с удивлением, он пока ничего не чувствовал, у сеттера нюх был острее и тоньше.

– Нашёл, – руководитель облавы оттащил сеттера и кивнул мне, – запускай своего убийцу.

Я отщёлкнул с ошейника Бакса карабин.

– Бакс! Вперёд! Ищи!

Бакс посмотрел на меня, я кивнул, и мой пёс понёсся по запаху с грозным рычанием. Я хотел было побежать за ним, но взрослые отстранили меня и вошли в овраг первыми.

Пантера умирала. Она лежала и смотрела на нас. Половину её правого бока занимала огромная рана, кишащая жёлтыми червями. Они копошились в воспалённом мясе и жрали пантеру ещё живую. Наверное, она уже ничего не чувствовала. Я надеюсь.

Бакс чихнул и поморщился. Он посмотрел на меня, спрашивая, что ему делать.

– Стой пока, – велел я.

Бакс заскулил. Я положил руку ему на голову. Вокруг был запах.

Этим кошмарным запахом было пропитано всё вокруг. И я догадался, что это пахнет не пантера. Пантера пахла по-другому – обычная сухая шерсть, даже я его слышал. Но другой запах был сильнее. Он перебивал запах зверя.

И я понял, что это был за запах.

Смерть.

Бакс рычал и жался к ногам.

Где-то за спиной лаял безмозглый коричневый сеттер. Бакс дыбил шерсть и продолжал рычать.

– Вы что, не видите? – спросил я у взрослых. – Она же…

Мне было страшно. Первый раз в жизни я боялся смерти.

– Не бойся, – сказал я тогда пантере…

Над моей головой бумкнул выстрел. Пуля попала ей в глаз. Пантера дёрнулась и перевернулась на спину. Я оглянулся на стрелявшего – это был служитель из зверинца, тот самый. Он пристрелил пантеру: нет пантеры – нет проблем.

Запах разросся и затопил весь овраг, я не вытерпел и выскочил наверх. Бакс пыхтел за мной.

Теперь у чёрной вековой липы я слышал этот запах снова.

5

Прибытие

Вы верите в предчувствия? Я верю. Стоя перед липой на вершине холма, я уже знал, что эта история закончится для меня плохо. Как если бы с горы сорвался огромный камень и покатился вниз, и я чувствовал, что рано или поздно этот камень меня раздавит. Куда бы я ни убегал, где бы я ни спасался.

Белобрысый принёс мне самую первую газету. Большими буквами заголовок «Чудовище». На фотографии под надписью я. Видимо, это был тот момент, когда меня взяли. Лицо у меня перекошено от боли и ярости. Выглядит страшно. И почти вся газета про меня. В основном, конечно, про то, что случилось. Я прочитал. Правда, запомнил только передовую статью.

Она была написана скверным газетным языком, сразу видно, что автор привык сочинять не статьи, а рекламную чушь для городского электрического завода.

«Даже видавшие виды работники милиции были удивлены жуткой сценой, разыгравшейся в одном из коттеджей городского пригорода. Около часа дня на пульт дежурного поступил вызов. Соседи услышали из-за изгороди страшные крики и вызвали милицию.

Прибывший патруль был буквально парализован страхом. Место преступления напоминало декорации к фильму ужасов. К сожалению, в интересах следствия мы не можем раскрывать все детали. Да, честно говоря, и не хотим. Подробности совершившегося настолько ужасны, что могут повергнуть в состояние шока даже самого чёрствого читателя. Достаточно сказать, что один из приехавших милиционеров помещён в специальную клинику с нервным срывом.

Первой же мыслью оперативных работников была мысль о маньяке. Всем известно, что в последние недели в нашем городе участились случаи нападения на подростков. Пострадавшие не могли внятно описать внешность нападавш